Приветствую Вас Гость!
Четверг, 28-Мар-2024, 15:42:32
Главная | Регистрация | Вход | RSS

Меню сайта

Категории раздела

музыка

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Форма входа

Новости епархии

Flag counter

free counters

Икона дня

Календарь

Новости

Поиск

Друзья сайта

Баннеры

Каталог статей

Главная » Статьи » Наша история

«Под грозой» (Из воспоминаний настоятеля Благовещенского храма г. Днепропетровска протоиерея Георгия Свирякина)





Примерно до 1957 года служба в церкви велась без особого контроля со стороны гражданской власти. Но вот прошел очередной пленум партии, на котором было принято постановление «Об ошибках в антирелигиозной пропаганде», и жизнь для верующих и их духовных пастырей резко изменилась. Сложно и больно писать об этом времени.

В те годы существовала целая система уполномоченных мучить

Все мы чувствовали: идет массированное наступление на веру. Возле храмов, в государственных учреждениях, перед детьми и студентами, военными и врачами, пенсионерами и артистами выступали с лекциями люди, возводившие хулу на Церковь. Во всех городах стали появляться такие безбожники, которые в большинстве своем просто запугивали людей. В антирелигиозную пропаганду вовлечены были и люди, которые отказались от Бога, но прежде веровавшие в Него.
В 1958 году вышла брошюрка, составленная бывшим преподавателем Одесской семинарии Е. Дулуманом; в печати появились заявления бывших протоиереев Павла Дарманского, А. Спасского, Черткова об отречении от Бога.
5 декабря 1959 года «Правда» опубликовала статью профессора ленинградской Академии А. Осипова, запрещенного в священнослужении за вступление во второй брак, в которой он публично хулил Бога и Святую церковь. Статья начиналась игриво: «Да, да, это я, протоиерей, профессор...». Он разъезжал по стране и вел атеистическую пропаганду. В печати усилились нападки на христианство. Газеты и журналы заполонили статьи с кощунственными выпадами против Великих святынь, дорогих сердцу десятков миллионов людей. Ожесточилось давление на Православную Церковь, объединявшую большую часть верующего населения страны. Началось массовое закрытие церквей. Делалось это под разными предлогами: то потому, что церковь была открыта в войну с разрешения немцев, то из-за того, что вблизи церкви была расположена школа, или под предлогом, что церковь мешает движению транспорта. Одним из первых закрыли храм святого Пантелеймона в Киеве, что на Куреневке, а его настоятеля, моего однокурсника по семинарии, отца Николая Фадеева перевели священником во Владимирский собор.

«Жатвы много, а делателей мало»

Картина была тревожная. Вот в такое непростое время я оканчивал семинарию. Аттестаты нам не выдали, а выдали на руки бумагу следующего содержания:
«Выпускнику Киевской Духовной семинарии Георгию Свирякину. По Благословению Святейшего Патриарха Алексия, Вы направляетесь на пастырское служение в Днепропетровско-Запорожскую епархию. Явиться незамедлительно». Без промедления я оставил г. Киев и приехал в г. Днепропетровск в распоряжение владыки Гурия. Приветливо и ласково он принял меня. Спросил, есть ли у меня невеста, а если есть, то надежная ли? Осознает ли она, за кого выходит замуж? Я сказал, что есть. Он посоветовал мне поехать на родину и там обвенчаться с ней, а ему представить справку о венчании. И пообещал мне, что в первую же архиерейскую службу рукоположит меня. Так это и было. Он рукоположил меня в сан диакона 21 июля 1958 года на праздник Казанской коны Божией Матери.
А на праздник Преображения Господня (19 августа 1958 года) – рукоположил в иерея в Свято-Благовещенском храме. Однако перед началом служения необходимо было пройти гражданскую регистрацию, и я направился к уполномоченному по делам религий. Благословляя меня на это, владыка предупредил: «Будьте осторожны в слове. Старайтесь больше молчать. Думайте, что говорите, чтобы получить благополучно регистрацию. Мне очень нужны священники, которые окончили семинарию», и добавил: «Жатвы много, а делателей мало».
Перед тем, как идти к уполномоченному, я воспользовался методом общения с гражданскими властями, которому научила меня матушка Мария (Растрепина) из Флоровского монастыря — духовная дочь моего однокурсника по семинарии отца Николая (Фадеева). «Главное, — учила она, — наивность и простота. Не вступай в пустые споры, никого не раздражай пустыми словопрениями. Больше молчи и старайся смотреть прямо в глаза, а в душе молись: Пресвятая Богородице, спаси меня. Господи, заступи, спаси и помилуй Твоею благодатию».
Процедура получения регистрации оказалась очень непростой. Уполномоченный с пристрастием допрашивал меня в присутствии двух человек, а под конец, выдавая уже регистрацию, предупредил: «Нарушишь советское законодательство — я тебя вмиг с регистрации сниму».
Это означало, что совершать службы категорически возбранялось. Эти слова очень запали мне в душу. Решил я найти это самое законодательство, ведь в семинарии мы его не изучали. А как же тогда знать, как его можно нарушить? Ни в магазинах, ни в библиотеках не было ничего о законодательстве по религии. Как оказалось, это всего-навсего комментарий к одной статье Конституции «О свободе совести».
Много лет спустя, лишь в 1973 году, случайно в одном из небольших книжных магазинов на проспекте Воронцова я купил «Советское законодательство о культах». На первом из трехсот листов было написано: «Для служебного пользования». Сама же книга была написана невнятным и непонятным языком. Все толковалось двояко. Любой факт можно было повернуть как в одну, так и в другую сторону.
Наконец в августе 1958 года с Указом и справкой о регистрации я пришел в Свято-Благовещенский храм. Церковный совет принял меня с радостью, и первое решение, которое он принял, было о покупке для меня костюма, обуви, пальто. Ведь я был беден и плохо одет.

Отец Валентин заменил мне погибшего отца, а во мне он видел сына

Осенью в храм перевели из Свято-Троицкого собора нового настоятеля — отца Валентина Поликарпова. Человек это был очень порядочный, чистоплотный и интеллигентный. В наш храм уполномоченный перевел его из-за того, что вместо зловонной уборной во дворе Собора он построил современный туалет с канализацией. Не мог он допустить, чтобы во дворе храма Божьего стояла отвратительная вонь.
Отец Валентин стал первым священником, с которым я начал свою пастырскую деятельность. Мой дорогой, любимый учитель. Нас связывали очень теплые отношения. Он заменил мне погибшего отца, а во мне он видел сына, которого ему Бог не дал.
Так же, как и я, он еще в детстве сделал свой жизненный выбор. Родился он в семье священнослужителя в 1888 году в городе Кременчуге Полтавской области. Окончил Московскую академию со степенью кандидата богословия за сочинение «Кризис философии в ее стремлении к полному объятию и пониманию процесса мировой жизни». Оппонентом был священник отец Павел (Флоренский). Служил отец Валентин в Харькове, был секретарем при архиепископе Константине (Дьякове), экзархе Украины.
Во время гонений на веру отец Валентин вынужден был уехать в Ташкент, а когда и там начались репрессии, благодаря добрым людям был принят в Смоленскую епархию. И здесь его догнала страшная молотилка безбожия. За христианские проповеди, несовместимые с коммунистической моралью, получил мой учитель пять лет лагерей. Долго после этого отец Валентин не мог служить. Владыка Гурий пригласил страдальца в Днепропетровскую епархию сначала настоятелем собора в Новомосковске, потом в Свято-Троицкий, а затем – и в Свято-Благовещенский храм.
Однако и в этом храме не довелось послужить отцу Валентину долго. Вновь пострадал наш настоятель за свое человеколюбие, за веру. Текла в храме крыша. На помощь власти рассчитывать не приходилось, железа было не достать. Вот и решил отец Валентин накупить тазиков да корыт и таким металлом покрыть крышу храма. А регистрацию с него сняли за то, что пустил средства не по назначению. Уехал наш настоятель к своему другу по лагерю — митрополиту Антонию. Но и там ему не дали служить мирно и праведно. Раздавила-таки его жестокая машина безбожия. Отпевал моего дорогого учителя владыка Антоний. Много добрых слов говорили о нем священники — его друзья, ученики, прихожане. Добрым пастырем был он на ниве Христовой. Царствие ему небесное!

Господь хранил меня

В следующем 1959 году настоятелем храма назначили отца Алексия (Жбанчикова). Как и многие священники тех лет, прошел и он через лагеря, отбывал наказание за веру Христову на Камчатке. Мудрым и добрым был отец Алексий, умел ладить даже с уполномоченным. Однако и он не смог долго продержаться. За чтение проповеди на великий церковный праздник Покрова Пресвятой Богородицы и его снял с регистрации уполномоченный. И хотя в своей проповеди отец Алексий говорил о том, чтобы в скорбях и болезнях, в трудностях и горестях прибегали под Покров Пресвятой Царицы Небесной добрые христиане, однако узрел в этом начальник мысль о том, чтобы не брали в руки оружия прихожане, а ждали чуда свыше. Полгода отца Алексия не допускали к службе. Сидел он в алтаре и плакал, а я служил один. Проповедь я всегда читал в конце службы. Поздравлял с праздником, а потом произносил слова из Евангелия и далее, перед самым отпустом, говорил краткое, но понятное поучение. И Господь хранил меня. В основном я пользовался теми поучениями, которым меня научили в семинарии. А когда уже стали появляться поучения в журнале Московской патриархии, то их я уже читал прямо с амвона после Евангелия. Тут уж уполномоченный ничего не мог сказать. Правда, один раз он меня все-таки поймал. Закончил я проповедь такими словами:
«Господи, когда я буду падать, поддержи меня. Господи, спаси меня». Смотрю, а он мою проповедь прямо со слов записывает. Я не выдержал и спросил после службы, зачем он это делает. Он мне и ответил, что верхи требуют обязательного отчета о каждой службе. К счастью, у меня в руках был журнал Московской патриархии, а значит, я ничего от себя не добавлял. Поэтому, слава Господу, избежал я кары от властей наших.

Неумолимы были начальники, они выполняли план

Наступило страшное «хрущевское» время — массовое закрытие храмов, монастырей. По всей стране стоял плач народа за святынями. Священников с регистрации снимали ни за что. Очень много приходов в эти годы закрылось. Священники стали уезжать в Россию — в Сталинградскую, Курскую, Брянскую, Тамбовскую епархии. Там еще принимали на службу. Но в основном все священники были старенькими и немощными, там они и нашли свой последний приют. К 1988 году, когда стало наступать небольшое потепление, вернулись немногие.
Само слово «уполномоченный» наводило ужас не только на священников, но и на простых прихожан. Эти люди могли в одночасье лишить священника возможности служения у Престола Господнего. Одного они не могли понять, что веру отнять у человека невозможно, что Господь везде, «Господня земля и исполнение Ея Вселенная и все живущие на ней».
Не забыть мне никогда заплаканные глаза отца Алексия, священника Иоанна (Реутова) и других. Как они просили, чтобы дали им возможность служить в храме... Неумолимы были начальники, они выполняли план. А разве может быть план по уничтожению веры, по унижению человека?
В Днепропетровско-Запорожской епархии, как свидетельствует История Церкви, в 1959 году было закрыто 285 приходов, а к 1961 году осталось всего 49. Храмы продолжали закрывать.
Всего по стране за время «хрущевских» гонений была закрыта почти половина приходов. Уменьшилось и число служащих пастырей.
Были попытки у действующей тогда власти закрыть Свято-Благовещенский храм и сделать в нем детскую балетную школу. Но благодаря мудрым деяниям причта, народа Божия, храм остался действующим. Не допустила Божья Матерь такого поругания.
Лишали регистрации священников обычно за утаивание от властей таких фактов, как крещение ребенка или отпевание усопшего, причастие детей или венчание. Любое из Таинств Святой Церкви должно было заноситься в специальную книгу. Ну как же! Власть должна была знать, кто еще не полностью ею одурманен! А ведь были же люди, которые сохраняли веру в Бога, но из-за своих детей, своих близких не показывали этого, всячески скрывали. Конечно же, мы шли навстречу таким людям. Ведь так важно сохранить искорку веры в человеке. Обнадежить его, помочь ему справиться со своими житейскими проблемами. Если вдруг человека выслеживали, узнавали каким-либо образом, что он прикоснулся Святых Таинств, а священник этот факт скрыл, значит, считалось, что духовное лицо утаило свой доход, а это каралось налоговой инспекцией. В противном же случае, если батюшка все же вносил фамилию обратившегося в свои записи, значит, тогда наказывали именного этого человека. Исключали из партии, создавали такие условия, чтобы человек ушел с работы, клеймо ставили даже на детей, которые побывали в церкви из-за обычного детского любопытства. В соответствии с законом об отделении школы от Церкви, крестить детей можно было только по достижении ими совершеннолетия. Зачастую были случаи, когда дети уходили на тот свет некрещеными.

В налог записывали все, даже коливо

Запреты касались всего. Нельзя было святить во дворе храма воду. Нельзя было проводить крестные ходы. Нельзя было отпевать покойников у них дома. Хотели даже снять иконы с публичных мест.
Вспоминается мне такой эпизод. Шел 1965 год. Церковь и духовенство душили налогами. Вызвали нас троих — отца Алексия (Жбанчикова), инвалида войны, орденоносца, псаломщика Ивана Овчаренко и меня — в финотдел и начали допрос о доходах. Стали требовать, чтобы мы свои доходы им открыли, а то за неуплату налогов нас посадят, а имущество опишут. Спрашиваю: «А что же мне делать, ведь ни квартиры, ни мебели, ни других благ у меня нет». Ответили мне, что передадут дело в суд. А ведь был у меня на памяти такой пример: моего хорошего знакомого, отца Валентина осудили за неуплату налогов на три года.
В налог записывали все, даже коливо. Спрашивали: «Батюшка, колива сколько ложек съели?» Каждая ложка колива оценивалась финотделом в 10 копеек. Налог брали по всем известной 19-ой статье.
Бедность среди священников была просто страшная. Ходили в рясах из мешковины. Да и вся одежда у нас была самая простая. Специальные органы следили, что священник покупает на рынке из еды. После этого делали выводы и облагали налогами. Ни в коем случае ничего нельзя было брать у верующих. Однажды угостила меня одна из прихожанок сельскими яйцами, о которых тут же кто-то донес в финотдел, и меня обложили дополнительным налогом. Булочки, конфеты на панихиду — все это считалось натуральными доходами. За все нужно было платить налог. И мало кого интересовало, что все эти приношения верующих мы раздавали самим же верующим.
Зачем я все это вспоминаю? Во-первых, чтобы не забывали люди о мучениках-священниках, пострадавших за веру. Чтобы помнили, какой нелегкий тернистый путь прошла церковь к сегодняшнему дню. А во-вторых, чтобы ни в коем случае добрые люди не позволили повторить такие страшные репрессии, каким была подвергнута и Святая Вера христианская, и ее служители.

Журнал «Начало», апрель, 2011 г.
Категория: Наша история | Добавил: sasha (20-Май-2011) W
Просмотров: 1406 | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]